Задача трансформации государства

02.02.2006

Задача трансформации государства

Давид Оганесян

В последние годы предметом обсуждения в различных общественных и политических кругах стал весьма важный вопрос – задача трансформации государства в современную эпоху.

Полемика о перспективах развития государственной формы, которая возникла в сфере идеологической борьбы и со временем приняла познавательный характер, по окончании Холодной войны велась в совершенно новой исторической ситуации (так называемое «однополярное» управление одной сверхдержавы) и выявила ряд вопросов о возможных трансформациях данного цивилизационного продукта.

Существует множество различных характеристик государства, однако суть его почти одинаково определяется всеми философскими и социологическими школами: основным институтом политической системы является государство, которое имеет монопольное право создания законов для населения, обеспечения их исполнения, проведения внешней и внутренней политики, сбора пошлин и налогов и т.д., для чего оно имеет особые органы, с помощью которых и исполняет свои обязанности. Определение, которое ничего не может дать в плане рассматриваемого вопроса.

Государство, созданное тысячелетия назад для решения сложных адаптационных задач как политическая структура, с развитием цивилизации и само было вынужденно развиваться, изменяться, даже переосмысляться.

Несомненно, во все эпохи существовали государственные структуры, сохранившиеся с предшествующих этапов, которые, однако, в вечной борьбе государств были приговорены к постепенной сдаче позиций, а в лучшем случае – к жалкому существованию.

Принято говорить, что государство появилось в исторический период, когда родоплеменные регуляторы уже не были в состоянии обеспечить сохранение социально принятых запретов и заповедей всеми членами общины. Одновременно, благодаря новым изобретениям, стало возможным обеспечение больших коллективов провизией, необходимым для воспроизводства общества количеством информации и соответствующими средствами ее передачи. Эти новые реалии дали возможность объединить на основе общей хозяйственной системы более многочисленные общины, созданные не только по принципу кровного родства. Для управления и контроля этими общинами необходимы были более совершенные средства, чем те, которые упорядочивали жизнь родоплеменных общин.

Кровная связь заменяется общими богами, местные языки формируют новый язык, племенные обычаи становятся основой для создания более сложной юридической системы, которую уже можно назвать государственной.

Вследствие развития мореходства, наземного транспорта и средств связи, все более развивались возможности взаимовоздействия и взаимного сотрудничества людей и обществ, что преимущественно осуществлялось посредством завоевательных войн и торговли. Последние требуют более совершенных средств управления, что ставит новые задачи перед государственной структурой. Система государства постепенно усложняется, а задачи, требующие государственного регулирования, множатся и становятся более разнообразными.

Процессы усиления государства и усложнения административной системы проходят параллельно, но разными темпами. Мощь государства толкает к экспансии, разница в формах проявления которой не меняет ее смысла – контролировать возможно большие материальные ресурсы, существенные для данной эпохи. Однако лозунг «справедлив мой бог», который свидетельствует об экспансии ценностной системы, возможно, становится более значимым, чем идея обладания материальными ресурсами.

Система управления обычно не поспевает за темпами экспансии, в основе чего могут быть разные причины, но основная из них – непреодолимая сила инерционного мышления человека, которая заставляет его сопротивляться новым реалиям и изменившимся ценностям. С этого момента начинается ослабление государства, а в случае империй – разрушение и падение.

Ярким примером тому являются города-государства: усиливая мощь и расширяясь, они вышли за пределы своих реальных возможностей, однако накопили огромное богатство, борьбу за которое уже вели (по выражению Ф. Броделя) «региональные государства»¹, а в основном – империи.

Очередное отступление городов–государств, на этот раз – на Апеннинском полуострове, заставляет мыслителей эпохи (Макиавелли, Гвичардини и др.) обосновать концепцию развития государства как единой сплоченной системы, судьба которой неразделима от судьбы ее жителей², что возлагает особую ответственность на правителя, стремящегося всеми средствами достичь этого. И здесь рождается формулировка, которая, начиная с этого периода, обосновывает все действия государственных мужей как ragione di stato (государственный интерес – итал.). Имя автора формулировки – кардинала Джованни Дела Каза – давно забыто. Определение больше связывают с именем другого кардинала – «великого архитектора Франции» Ришелье, который, абсолютизировав принцип raison d’ռtat (фр. синоним ragione di stato), отказался от религиозного принципа политики и вошел в союз с протестантскими германскими князьями против католической империи Габсбургов.

Назвав бывших подданных гражданами, французская революция изменила основополагающую ценность, заложенную в фундаменте государства, и положила начало понятия нация-государство.

Наряду с созданием наций-государств возникает система межгосударственных, в сегодняшнем понимании, отношений. С этого периода, который в центральноевропейской истории традиционно связывают с созданием Вестфальской системы, создается ситуация, которая, согласно Генри Киссинджеру, определяется следующим образом: «Сразу же, как только составляющие международной системы меняют свой характер, неотвратимо следует эпоха потрясений. Тридцатилетняя война в значительной степени велась вследствие перехода от феодальных обществ, основывающихся на претензиях традиции и универсальности, к современной политической системе, базирующейся на принципе raison d’ռtat. Войны времен Французской революции были девизом перехода к нациям-государствам, характеризующимся общим языком и культурой... В каждом из этих переходных периодов все, что воспринималось как само собой разумеющееся, вдруг становилось анахронизмом».

По окончании Холодной войны резко изменились составляющие международной системы, что означает, что форма государственности также должна была измениться. Ученые и политические деятели, говорящие о конце эпохи наций-государств, основываются на том факте, что в нынешней международной системе глобальную роль могут играть только союзы государств, которые, объединив свои ресурсы, смогут предложить конкурентоспособные глобализационные проекты³.

Следует отметить, что для государств, осуществляющих такие проекты, Хельсинкские заповеди необязательны, т.к. они руководствуются иными ценностями, парадоксальным образом совпадающими со старым и понятным raison d’ռtat, потому что нации-государства, входящие в данные объединения, посредством этого пытаются расширить рамки реализации своих национальных интересов.

Однако здесь есть ловушка, в которую в свое время попадали города-государства: их особые и своеобразные интересы интегрировались в общие, получая в итоге совершенно иное выражение. Вероятно, эту опасность почувствовало население Франции и Голландии накануне последних референдумов. Возможно, это чувство еще более обострено у островитян британцев, веками ведших политику «блестящей изоляции».

Глобализационный проект конфуцианского Китая по распространению системы цивилизации в мире варваров осуществляется благодаря проверенным тысячелетиями ценностной системе и людской массе, а также фантастической способности превращения культуры в цивилизацию. Чайнатауны не становятся американскими или европейскими, они «китаизируют» небольшую часть американских, европейских и других городов, что достаточно для успеха китайского глобализационного проекта, основанного на принципе обновленной переоценки собственной сущности.

Те нации-государства, которые не вовлечены ни в один из глобализационных проектов, вынуждены сузить рамки реализации своих национально–государственных интересов, ограничить цели, т.к., не имея необходимого потенциала для создания собственной глобализационной программы, подчиняются требованиям проекта, имеющего в данный момент большее воздействие на них, вынуждены уступить существенные позиции государственной самостоятельности и перейти, в какой-то мере, на уровень осуществления местного самоуправления.

Из подобной ситуации возможны следующие выходы:

создание собственного проекта и его адаптация с одним из уже существующих проектов (этот вариант можно назвать сотрудничеством);
адаптация без собственного проекта (использование другими);
сознательный отказ от адаптации, что, как правило, не дает результатов, но создает опасные иллюзии (обособление).

Каждая нация сознательно (чаще – поневоле) выбирает один из этих вариантов. Пожалуй, сегодня просматривающимся приемлемым выходом для нас является адаптация с глобальными программами посредством собственного проекта, что, однако, не исключает возможности сознательной адаптации – по велению времени – с новыми программами.

¹Ф. Бродель использует этот термин, чтобы уклониться от употребления термина «национальный», т.к. в 15-16 веках наций-государств еще не было.

²До этого поражение короля или князя означало ослабление или крах лишь данной династии, а проблема подданных не была существенной.

³В этой связи уместно привести строки, написанные Ф. Броделем о 15 веке: «Только региональное государство, конкурирующее с городом-государством, в состоянии выдержать расходы (используя свою территорию и человеческие ресурсы) по ведению новой европейской войны: оно покупает армии наемников, обеспечивает себя артиллерией и может позволить себе даже роскошь широкомасштабных морских действий».

Возврат к списку

Другие материалы автора