СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ И ПЕРСПЕКТИВЫ НЕКОНФЛИКТНОГО КОНСТРУИРОВАНИЯ ИСТОРИИ В СОВРЕМЕННЫХ ОБЩЕСТВАХ

27.12.2010

СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ И ПЕРСПЕКТИВЫ НЕКОНФЛИКТНОГО КОНСТРУИРОВАНИЯ ИСТОРИИ В СОВРЕМЕННЫХ ОБЩЕСТВАХ

Мы принимаем реальность такой, какой нам ее преподносят. Элементарно.
(из фильма «Шоу Трумана»)

Кто-то известный, по-моему, А.Гитлер, однажды сказал: «Я использую эмоции в отношении многих и прибегаю к разуму лишь немногих». Но, возможно, его слова переврали или неправильно перевели, а может, вырвали из контекста или просто приписали ему. Возможно также, что это я решила переформулировать их, подумав, что так будет более впечатляюще или хотя бы интересно. Впрочем, важно не это. Важно то, что с написанием истории часто происходит то же самое: однажды имевшая место, она подлежит написанию, пересмотру, прочтению, разночтению, разным интерпретациям, поставленным в разные контексты и с различной расстановкой акцентов. А к гитлеровской фразе мы еще вернемся.

Сегодня модно говорить, что мы живем в эпоху множественных интерпретаций и, по сути, множественных реальностей. Реальность осмысливается как допускающая и даже задающая разные интерпретации. Более того, реальность, в частности социальная, зачастую сводится к ее конструированию. Новое время характеризуется также плюрализмом исторического знания в результате утраченной нормативности единственно возможной парадигмы и интерпретации явлений и событий. Оказалось, что историография тоже подчиняется этому «закону» современности. Если разные истолкования возможны, они сразу же и появятся, неизбежно отражая множество расходящихся интересов и видений.

Конечно, историческое знание, независимо от эпохи, прежде всего выполняет для общественного сознания роль, подобную той, которую играет индивидуальная память для человека. Она обеспечивает закрепление и упорядочивание прежнего опыта, связь поколений и групповую самоидентификацию так же, как индивидуальная память обеспечивает чувство своей непрерывности и тождественности с собой. Поэтому нация, непричастная к своей истории или исказившая ее, во многом похожа на индивида с утраченной или нарушенной памятью, который тем самым перестал быть собой. В то же время, конструирование истории во все времена и эпохи – явление, безусловно, не спонтанное. Оно есть составляющая государственного и национального строительства – в частности, формирования общественного сознания и установок. Общественное знание, включая историческое, не является статичной данностью, а формируется в результате осознанных целей «конструкторов» этих государств, чаще всего – элит. Причем, когда мы говорим о таком конструировании истории, то имеем в виду не только академические или учебные тексты, но и весь дискурс истории, сопряженный с представленными в определенном свете субъектами исторических событий. Написание истории всегда имеет целью истолковать опыт, исходя из современности, а также ориентировать общество в определенном направлении. Таким образом, тексты истории тесно «сотрудничают» с контекстом настоящего и с перспективами на будущее. Интерпретация истории так или иначе всегда встроена в контекст социальной и политической реальности, как внутренней, так и внешней.

Поэтому все субъекты, стремящиеся оказывать влияние на общественное сознание – международные и национальные политические структуры, политики, интеллектуалы, правительственные и неправительственные организации и т.д., – прямо или косвенно вовлечены в интерпретацию истории как части социальной реальности. Из сказанного следует, что имевшие место события всегда интерпретируются с точки зрения или хотя бы от имени коллективных интересов. И именно здесь хочется подчеркнуть, что, во-первых, важно разграничение позиций с точки зрения и от имени: это не всегда совпадающие позиции. Во-вторых, не тождественны и часто даже противоречивы сами коллективные интересы в понимании разных субъектов. Эти два момента напрямую связаны с вопросом о конфликтном изложении истории и его отношении к информационно-психологической безопасности общества.

Но я не собираюсь вдаваться в вопросы, находящиеся в узкой компетенции политиков, историков и историографов. Меня написание истории интересует прежде всего как фактор формирования личности гражданина – единицы общества и носителя общественного сознания. Ведь в контексте расширенных возможностей альтернативного истолкования событий, манипулирования общественно значимой информацией, знаниями и сознаниями, а также увеличения числа самих субъектов влияния, проблема освещения истории становится отдельным актуальным вопросом с точки зрения возможных психологических воздействий. Представляется логичным, что в таком обширном поле деятельности, которое предоставлено «сценаристам» общественного сознания, неизбежно будут присутствовать и конфликтные изложения, так как манипуляционные воздействия на группы в большинстве случаев апеллируют именно к негативным содержаниям, «нажимают» на негативные эмоции. Обычно, говоря об информационно-психологической безопасности в контексте национальной безопасности, имеют в виду воздействия через СМИ, широкие информационные потоки. Но следует исходить из того, что знание, в частности знание истории, по сути тоже информация – более того, определенным образом структурированная, оцененная и направляющая информация. И тогда становится очевидным, что конструирование исторической реальности и приобщение к ней через институционализированное знание во многом подчиняется закономерностям любого целенаправленного информационного воздействия. А там, где есть информационное воздействие, всегда уместно задуматься о психологической безопасности, т.е. защищенности от воздействий, способных вызвать нарушения в психических свойствах, состояниях и процессах индивидов и групп, включая искажения представлений человека о мире и о самом себе.

Конечно, информационно-психологическая безопасность – не первая и не единственная забота субъектов, конструирующих национальную историю. Историческое познание в первую очередь служит удовлетворению ряда социальных потребностей человека. В частности, оно создает необходимые условия для культурного и социально-этнического самоопределения нации, осознания гражданином себя как особой целостности, отличной от других этнической общностей. Формирование позитивной национальной истории является одним из ключевых компонентов строительства национального самосознания. Такое формирование положительного самовосприятия часто включает имплицитное или явное противопоставление себя негативным образам других государств и этнических групп. Основные усилия в освещении истории – правильно рассчитанные или не очень – направлены на формирование представлений о своей группе и о других группах. Большая доля формирования этих представлений приходится именно в чувствительный для освоения таких представлений период ранней социализации. Этот период характеризуется некритичным освоением преподносимой информации: в силу возрастных, психологических особенностей, а также отсутствия у учащихся личной памяти об описанных событиях истории, образы и героев, и врагов осваиваются ими как данность, и такому освоению способствуют яркие и впечатляющие образы. Вот тут кроются и соблазны, и подвох. Зачастую даже поверхностное ознакомление с текстами по совместной новой истории, будь то учебники или публикации для более зрелого читателя, позволяет заметить наличие излишне негативно окрашенных описаний, формирующих соответствующие установки и ориентиры обучающегося поколения. Такое изложение зачастую настолько увлекается созданием ярких образов врага, что психологически легитимирует ненависть и обобщенную негативную установку. А ведь установки – это не только стереотип мышления, но и психологическая готовность действовать определенным образом, в данном случае – действовать агрессивно для нейтрализации воображаемой угрозы, воображаемого посягательства на целостность своей группы. В более общем порядке такое конфликтное изложение навязывает слишком жесткое и догматичное представление о Другом, закрепляет негативные установки вообще ко всему, что вне собственной группы принадлежности. Наверное, уже очевидно, что такое восприятие других и себя-в-мире трудно совмещается с идеями толерантности, мирного и основанного на взаимном уважении сосуществования и с большой вероятностью делает человека невосприимчивым к таким идеям. В лучшем случае такое сочетание в сознании приводит к амбивалентным чувствам, что тоже не продуктивно. Таким образом, «увлечение» созданием утрированных образов вводит самого сценариста в заблуждение: хотя, вероятнее всего, он стремится лишь укрепить национальное самосознание, он делает его более проблематичным и, тем самым, расшатанным. Поэтому текстам, через которые подрастающее поколение приобщается к истории, должно уделяться соответствующее профессионально внимание.

Возвращаясь к терминам информационных воздействий, можно констатировать, что задача специалистов заключается не в борьбе против любого идеологического воздействия как заведомо неблагоприятного, а в том, чтобы удостовериться в соответствии получаемых эффектов изначально поставленным задачам. С этой точки зрения уместно обратиться к понятию инфологем, то есть заведомо ложных информационных моделей, призванных вытеснять и заменить собой факты. Такие информационные модели за счет своей правдоподобности, упрощенности и эмоциональной окрашенности легко попадают в обыденный язык, проникают в различные сферы социальной жизни, в том числе и в сферу социализации, тем самым участвуя в трансляции социального опыта и формировании ценностных установок и ориентиров будущих поколений. Однажды внедрившись, инфологемы уже живут собственной жизнью и участвуют в формировании искаженной картины мира на уровне как индивидуального, так и группового сознания. В известном смысле изложение истории – это еще одно пространство, где размещаются и подкрепляются воспроизводимые в данном обществе инфологемы. Примечательно, что значительная часть инфологем основывается на том допущении, что у человека легко выработать ксенофобию и ненависть к чужому. Совсем недаром манипуляция намного чаще апеллирует к иррациональным и деструктивным эмоциям, чем к ratio. В принципе, именно об этом коротко и ясно выразился Гитлер, когда говорил, что намного чаще обращается к эмоциям, чем к разуму людей.

Эти закономерности следует учитывать не только тогда, когда сильно хочется представить национальность соседского государства ущербной или варварской, но даже когда, например, хочется просто «слегка преувеличить» цифры жертв и т.д. Ведь наряду с непреднамеренными функциями манипуляций нельзя недооценить и непредвиденные, иногда и обратные эффекты, действующие непредсказуемо на сознание своего же общества. Например, последовательные искажения, направленные на символическое уничтожение вражески представленной группы, в итоге еще больше оживляют ее образ. Если даже рассматривать историческое знание как фактор формирования национального самосознания, то польза от культивирования негативных образов соседских стран остается сомнительной. Мне представляется, что они в результате формируют скорее иллюзию идентичности, чем идентичность, так как приводят к негативному определению «кто они», в то время как отсутствует ответ на сущностный вопрос: «кто мы?» Негативная доминанта в информационной сфере снижает способность граждан к продуктивной и полнокровной жизнедеятельности, самореализации и росту, формирует неблагоприятный тип личности в обществе, зацикленный на негативных и задерживающих развитие эмоциях. Таким образом, конфликтное прочтение истории носит деструктивный характер в первую очередь для их «страны-производителя».

Но не менее важным неблагоприятным фактором оно является и для внешнеполитических отношений и межкультурной коммуникации. В силу закрепления негативных установок конфликтное изложение истории увеличивает конфликтный потенциал данного общества. Подобное изложение есть как бы настройка психики на агрессию в режиме ожидания, на продолжение конфликта на ментальном уровне. Несомненно, конфликты вообще имеют и положительные функции, но это наверняка не относится к затяжным конфликтным состояниям, переходящим в конфликтность уже как устойчивое свойство. В этом ключе неконфликтное освещение истории потенциально является также способом предупреждения новых конфликтов.

Кажется, примеров нецелесообразности конфликтной доминанты освещения истории уже более чем достаточно. И все же хотелось бы указать на еще один момент, а именно – анализ проблемы с точки зрения развития личности и общества. Можно с известной долей уверенности утверждать, что застревание в конфликтных текстах – помеха на пути развития общества. И это отнюдь не возражение той банальной истине, что конфликты – необходимое условие развития. Просто боюсь, это опять не тот случай. Последовательное преподнесение искаженной, конфликтной информации является фактором, задерживающим развитие, так как препятствует стремлению человека к активному поиску и расширению знания о себе, о мире и о других.

С категорией развития тесно взаимосвязана степень развитости общества и индивидуумов, а также понятие зрелости. Зрелая и тем самым здоровая личность – условие здоровых личных взаимоотношений, так же как и зрелое общество – условие здорового межкультурного диалога. Не увлекаясь излишним психологизмом и не пытаясь обьяснять макропроцессы сугубо индивидуальными факторами, все же хотелось бы провести еще несколько параллелей между личностью и обществом.

Итак, зрелая личность и личностное здоровье имеют ряд характеристик, соотносимых с обсуждаемой темой:

Зрелая позиция по отношению к вещам, будь то в личной жизни или в подходах к научному знанию, характеризуется способносью к рефлексии, то есть периодическому самоанализу, взгляду на себя со стороны. Зрелая личность любит себя, и саморефлексия не может расшатать это безусловное приятие себя и своей группы. Это просто честность перед собой, которая также помогает не закостенеть. Подобным же образом потенциальная готовность к переосмыслению прочтения некоторых аспектов истории не может расшатать основы нации, если, конечно, кроме декларативных самоопределений есть хотя бы что-то еще, на чем она зиждется.
Здоровая личность характеризуется также неконфликтностью. Она достигла сознания, что конфликт не прибавляет ей ничего, если не наоборот. Но сама по себе неконфликтная личность вовсе не означает отсутствия конфликтов в ее жизни. Зрелая личность сама не генерирует конфликты, но и не избегает их, готова открыто встретить конфликт и искать пути его разрешения. Точно так же, неконфликтное прочтение совместной истории – это готовность к обсуждению спорных моментов в духе коллегиальности. Это не искусственное отбрасывание всех имевших место «недобрых», конфликтных фрагментов из истории (которых не может не быть), не размывание границ между происшедшим и не происходившим, не излишняя политкорректность, прибегающая к искусственно идеализированным описаниям. Конфликтное прочтение – доминирование определенного тона, искажение в пользу подчеркнуто конфликтного представления. При неконфликтном описании происходит констатация, а не субстанционализация конфликта.
Зрелая личность подходит к проблемам, включая проблемы во взаимоотношениях, по принципу «здесь и сейчас» и разграничивает их от ситуаций прошлого. Этот подход принципиален также для неконфликтного анализа исторических фрагментов. В качестве примера упомянем опыт взаимоотношений Армении с соседним Ираном. Совместная история изложена с четкой констатацией конфликтных и даже жестоких моментов, но в то же время дистанцированна от современного дискурса межгосударственных отношений и не влияет на него.
Зрелая личность нетерпима к фальши и не апеллирует к подделке реальности. Поэтому было бы изрядным упрощением считать, что книги по истории – будь то учебники или специальные издания в узких академических кругах, должны переиначивать события до инфантильных образов вечно безоблачных отношений. «Передозировка» положительной, равно как и негативной информации, опасна в той же мере, в которой психологически опасна любая ложь, а именно – в ее невозможности быть долгосрочной основой чего бы то ни было. Вот почему представляется продуктивным изложение истории соседских государств или совместной с ними истории в нейтральном, описательном стиле, с преобладанием познавательных и занимательных элементов.
Зрелая личность самостоятельна и самодостаточна, но не изолирована. Наоборот, такая личность имеет позитивную установку в отношении к другим. Она не нуждается в принижении или отрицания достоинств другого для утверждения себя и не боится, что, не поступая указанным образом, вдруг «потеряется» сама. Точно так же происходит с любовью, причем испытывать безусловную любовь к родине можно и без ненавистного образа врага. Зрелая личность и зрелое общество – это носители общечеловеческих ценностей, а не только групповых интересов. Более того, здоровая, разумная позиция рассматривает эти формы принадлежности не как взаимоисключающие, а наоборот – как взаимно обогащающие.

Кажется, мы вплотную подошли к понятию толерантности, сколь неоднозначно интерпретируемому. Толерантность – не однородное состояние, в ней соприсутствуют различные переживания. Толерантность – не пассивное, а активное и осознанное принятие. Она выступает как ценностная установка и норма социального действия, а также как условие взаимодействия культур. Таким образом, толерантность предстает как рациональное средство регулирования социальных отношений. Говоря о толерантном сознании, мы никоим образом не говорим об отказе от права на самостоятельность и самобытность своего вида, своей группы или же от права защищаться от угроз целостности своей группы. Речь о более простых и доступных вещах: о цивилизованном отношении к Другому в мыслях и в действиях. Несмотря на такую доступность смысла толерантности, она до сих пор воспринимается многими как смехотворное и искусственное понятие, противоречащее человеческому началу. И действительно, у человека множество пластов сознательных и инстинктивных потребностей.

С одной стороны, человеку как представителю некой общности свойственно относиться к Другому с некой настороженностью, ставить границы, отмежевываться символически и физически и даже испытывать некоторое напряжение по отношению к нему. С другой стороны, в людях при обычном порядке вещей заложено стремление больше узнать о Другом, не замыкаться в собственных пределах и т.д. Словом, социальный интерес – один из фундаментальных социальных потребностей человека. Эти два начала в человеке интересным образом находят свое выражение в «парадоксе» соседства. Сам феномен соседства интересен в своем сочетании расходящихся тенденций во взаимоотношениях – тенденция к сближению и одновременно – к разграничиванию. Если присмотреться, например, даже соседство на бытовом уровне включает в себя это противоречие. С одной стороны, проявляется стремление к добрым взаимоотношениям, основанным на взаимопомощи и позитивной заинтересованности друг в друге, а с другой – некоторое недоверие, временами даже напряжение. Подобно этому, самая большая потенциальная возможность культурного обмена и близких отношений предоставлена обществам, живущим по разные стороны межгосударственных границ. В то же время наибольшая возможность возникновения самых острых проблем, затрагивающих обоюдные интересы, тоже существует между соседствующими странами. И хотя эти тенденции порой кажутся трудно совместимыми, на самом деле их объединяет общий принцип – здравый смысл, который позволяет человеку, основываясь на принципе реальности, воспринимать ситуации адекватно и действовать целесообразно. Здравый смысл – вот что нельзя убивать ни приукрашенно позитивными, ни подчеркнуто негативными воздействиями, в том числе через конфликтное преподнесение истории.

Ближе к завершению своей статьи не могу не сделать несколько уточнений, ведь мой текст тоже подлежит разным интерпретациям.

Итак, первое, что придется констатировать, это то, что конструирование истории несомненно и неизбежно пристрастно и субъективно, т.к. любой субъект пристрастен к тому, что значимо и позитивно для него. С этим не может не считаться и неконфликтное прочтение истории. Все дело в том, как будет проявляться эта пристрастность и насколько останется в рамах научности, с одной стороны, и психологической безвредности (на индивидуальном и групповом уровнях) – с другой.

Далее, говоря о конструируемости знания, мы, безусловно, понимаем также, что сознание – не пластилин, и в естественных условиях оно хорошо отличает подделку от реальных событий. Поэтому конструирование истории – это не фабрикация истории, а серьезная работа по ее непротиворечивому воссозданию. В той мере, в которой событие поддается интерпретации, у нас и у наших соседей много совместной работы и возможностей. То, что было изложено выше, дает основание говорить о том, что и ненависть, и добрососедство можно организовать и направлять. Так что пишущие, интерпретирующие или читающие историю, в том числе и мы все, всегда и во всех ситуациях действуют селективно и акцентируют какие-то аспекты реальности, исходя из определенных потребностей и приоритетов. Но остаются вопросы для размышления: как же эти акценты воздействуют на нас и какие перспективы открывают или закрывают для взаимоотношений? Ведь жизнедеятельность любой живой системы, даже самой консервативной, предполагает взаимодействие с внешним миром, и многое во взаимодействии зависит от определения этого внешнего мира, себя и других в нем. А определение этого мира, в свою очередь, связано с конструированием совместной истории, так как сосуществование предполагает созидание реальности.

Все это очень правильно и, что не менее важно, звучит привлекательно. Настолько, что хотелось бы этими словами и завершить статью. Да только приходится не забывать о непродуктивности и беспочвенности всяких призывов к толерантности, мирному и основанному на доверии сосуществованию в обществах, где граждане задолго до этого воспитаны в духе «все они враги». Нет места для формирования толерантного сознания там, где есть реальные причины для конфликта, или они воспринимаются как существующие, что на уровне психики одно и то же. Толерантное сознание может формироваться при условии «спокойного за себя» сознания, у «спокойного за себя» субъекта, т.е. субъекта, у которого нет закрепленного разными воздействиями чувства враждебности, угрозы извне. У человека, в детском и юношеском возрасте воспитанного по текстам, убеждающим его в прямо противоположном, образуется своего рода когнитивный диссонанс. Если проще, у него в голове не могут одновременно укладываться, с одной стороны, образы ненавистного врага и призыв всеми силами ненавидеть, а с другой – представляемые ему образы гармоничного сосуществования и призывы испытывать добрососедские, позитивные чувства. И когда мы говорим о межкультурном диалоге, диалоге цивилизаций, напрашивается вопрос: действительно ли может иметь место диалог между обществами, которые по отношению друг к другу настроены антагонистически? Ведь самое трудное, что дается двум поссорившимся людям, это как раз начало разговора, даже самого обыденного, и напряженность достигает своей кульминации именно при необходимости его начать.

Поэтому принципиально важно, чтобы идея добрососедства воспринималась в качестве основного принципа всеми вовлеченными сторонами. Реальные шаги по развитию культуры толерантности и добрососедства, так же как по разработке подходов к изложению и прочтению совместных моментов истории, должны быть параллельными и взаимными. Осуществимость этих задач предполагает более или менее сформированную в данных обществах культуру толерантности и готовности к диалогу. Проще говоря, не может быть добрососедства между злобно настроенным и доброжелательным соседями. Настроение первого с большой вероятностью запустит естественные механизмы защиты у второго, и далее все снова будет основано на взаимной нетерпимости, а идеи добрососедства и толерантности останутся на уровне безжизненных деклараций.

Если хотя бы об этой проблемной стороне задуматься обоюдно и с установкой на поиски совместных решений, это уже можно будет считать сдвигом с мертвой точки. Если нет, всякие указания на такие возможности, всякая работа «внутри» своего общества в отрыве от реальных процессов, происходящих в соседском обществе, не только беспочвенны, но иногда и опасны.

Убеждена, что в психологических исследованиях социального воздействия и культурного взаимодействия следует уделять должное внимание тому, что и как говорится и пишется в текстах «широкого потребления» знания – например, в учебниках. С таким же вниманием следует относиться к рекомендациям и выводам этих исследований. Несомненно, преподавание истории в школе имеет, в первую очередь, воспитательные цели, одинаковые для любого государства: формирование у подрастающего поколения любви к родине и национального самосознания. Речь тут о недостаточном учете возможных воздействий, вредных для своего же общества, но запускаемых с изначально благой целью защитить собственные интересы. Ведь понятия пользы и интереса, как мы попыталась показать в своем изложении, не одномерны и в каждом конкретном контексте нуждаются в психологическом уточнении – в интересах кого, в пользу чего и т.д. К этим вопросам нужно подходить с особой и профессиональной бережностью. Как оказывается, воспитательные и образовательные цели – это часто грубая работа на тонкой грани.

Возврат к списку

Другие материалы автора