ЕВРАЗИЙСКАЯ ИНТЕГРАЦИЯ И ИНФОРМАЦИОННАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ (ГУМАНИТАРНЫЙ АСПЕКТ)

11.03.2015

ЕВРАЗИЙСКАЯ ИНТЕГРАЦИЯ И ИНФОРМАЦИОННАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ (ГУМАНИТАРНЫЙ АСПЕКТ)

Гагик Арутюнян
директор НОФ «Нораванк», член Евразийского экспертного клуба

Доклад на Круглом столе Евразийского экспертного клуба для молодых политологов и международников на тему «Глобальные вызовы и Евразийская интеграция», 27 февраля 2015 года, пятница НОФ «Нораванк», г. Ереван, Армения

Сегодня происходит своего рода «перестройка» мирового порядка – активный переход от монополярной к мультиполярной системе. Наиболее интегральными индикаторами этой перестройки являются войны на Украине, на Ближнем Востоке и в Африке, в которые в той или иной степени вовлечены США и страны НАТО, некоторые арабские режимы и противостоящие им Россия, Иран и в определенной степени – Китай.

Вполне закономерно, что в условиях мультиполярных реалий создаются различного рода военные и экономические союзы, в которые вовлекаются государства с близкими национальными интересами и цивилизационными общностями. Вместе с тем, согласно авторитетным сценарным разработкам, никак не исключается, что интегрированные по тем или иным признакам ассоциации будут стремиться к изоляции и что может привести к фрагментации мирового пространства и образованию геополитических разломов и тем самым – к увеличению вероятности конфликтов. Но мы полагаем, что в контексте глобальной безопасности «негативное» или «позитивное» влияние интеграционных процессов во многом зависит от так называемой «цивилизационной памяти» «интеграционной матрицы». Иными словами, важным, если не решающим фактором является тот «цивилизационный код», который исторически заложен в обществах интегрированных государств. В этом плане особо отметим, что «интеграционная матрица», к примеру, будущего Евразийского союза в силу своей мультикультуральной и просветительской традиции, не говоря о ресурсах и географических преимуществах, способна придать устойчивость и позитивное развитие всему евразийскому континенту как на юго-восточном, так и западном направлениях.

Информационное воздействие и изменение ценностей в «интеграционной матрице»

Для обсуждения вопросов информационной безопасности необходимо, как минимум, определить ценностные ориентиры и координаты наших стран и обществ на данном отрезке времени. Однако для определения этих координат необходимы представления о природе процессов и изменений, которые произошли за последние четверть века. Поэтому попытаемся совершить краткий экскурс в нашу современную историю в терминах информационной политики.

Хорошо известно, что революции приводят к системным преобразованиям и глубоким изменениям в общественной сфере. Вместе с тем либеральная революция 90-ых прошлого века произошла не только по причине реально накопившихся в СССР социально-экономических, национальных и политических проблем внутреннего и внешнего характера, но и благодаря продуманной стратегии и последовательным действиям главного геополитического и идеологического соперника. Пожалуй, можно согласиться с утверждением экспертов Пентагона, что Холодная война была выиграна ими потому, «что мы знали о них больше, чем они о нас».

Важнейшим элементом этой стратегии было систематическое информационно-психологическое воздействие на советское общество посредством, например, радиопередач «Голос Америки» и «Радио Свобода», в которых очень умело создавался безупречный «образ» Запада и мрачная реальность «соцлагеря».

В «постреволюционный» период информационное воздействие приняло тотальный характер. Примечательно, что наиболее важным инструментарием для ведения этого процесса стали отечественные СМИ, которые не только обеспечивали идейное обслуживание «новых» порядков, но иногда работали в жанре «информационной войны против собственного народа». Известно, что именно на этом начальном этапе были запущены масштабные проекты типа «Россия без героев», «переосмысливались» причины и итоги Великой Отечественной войны и т.п.

Произошли своеобразные изменения и в лексиконе СМИ, которые сформировали новые понятия и представления. Обратим внимание на образовавшееся в те годы и сохранившееся до сих пор словосочетание «постсоветское пространство». Здесь приставка «пост» и эпитет «советское» дают представление о политико-общественном прошлом этих стран, но не несут смысловой нагрузки относительно их современного состояния. Слово же «пространство» ассоциируется с некоей обезличенной и обезлюженной территорией. Поэтому оно воспринимается негативно и коррелируется с имеющимися в данном «пространстве» специфическими – как правило, нерешенными – проблемами.

Другим подобным примером могут быть те понятия, которые ныне вроде бы характеризуют наши экономические и социальные координаты.

Например, нынешнее экономическое положение Армении до сих пор определяется как «переходный период», и принимаемые социально-экономические решения зачастую подчиняются логике этого понятия. Между тем оно не может выступать точной характеристикой хотя бы потому, что соответствующие «переходные реформы» осуществляются уже примерно четверть века, а термин «переходные» содержит в себе ограничения протяженности периода времени. Иногда применяется также не столь обоснованный и носящий скорее рекламный характер термин «развивающаяся экономика», тоже неадекватный действительности, учитывая показатели ВВП на душу населения – ниже 115-ого места в мире.

Согласно нашему подходу, нынешнее экономическое положение Армении позволяет охарактеризовать ее как «деиндустриализованную» страну: достаточно отметить, что в структуре ВВП РА доля промышленности с 40% упала до 20%, а в этом последнем секторе заметно уменьшилась высокотехнологичная продукция. Это явление характерно и для ряда других постсоветских стран, в которых распался не столь конкурентоспособный и недиверсифицированный промышленный комплекс, однако его полноценная замена так и не была создана. Исключением в этом плане выступает Беларусь. После введения западных санкций политику реиндустриализации пытаются проводить и в РФ, где актуализировалась задача обеспечения самодостаточности военно-промышленного комплекса.

Понятие «деиндустриализации» позволяет уточнить и координаты «статуса развитости» армянского общества. В информационном пространстве мы встречаем формулировку «РА причисляется к ряду постиндустриальных или «информационных» стран». Подобное определение предполагает, что в обществе преобладает производство новых знаний – информации. Таким образом, можно с сожалением констатировать, что в нынешней ситуации в РА осуществляется преимущественно «размножение» уже имеющейся информации, чем создание новой. Подобная ситуация, учитывая, что общество потеряло свой «институциональный» статус, то есть не может называться «постиндустриальным», позволяет сегодня определить это общество в качестве «мнимо информационного» или «квазиинформационного».

Нельзя исключить, что «запуск» и «тиражирование» упомянутых выше терминов в медиапространство являются своего рода мемамы, т.е. смысловыми направляющими установками, которые передаются из одного сознания в другое и формируют определенное, в нашем случае – негативное, восприятие. Таким образом, никак нельзя исключить, что некоторые элементы «постсоветского» лексикона являются результатом информационных операций с целью формирования отрицательного восприятия определенных понятий.

Заметим, что такая информационная стратегия применяется не впервые. В свое время – после Второй мировой – в оккупированных Западной Германии и Японии для соответствующей трансформации и управления обществами этих стран применялись технологии (nation building и т.д.), очень схожие с теми, которые спустя полвека были внедрены в бывших союзных республиках. Вместе с тем за прошедшие после войны полвека произошли изменения, которые намного повысили эффективность технологий по управлению обществами. Попытаемся вкратце перечислить эти изменения:

• Революция в сфере информационных технологий (появление Интернета, мобильных средств коммуникаций и т.п.) качественно расширила технические возможности психологического воздействия.

• Создание и развитие теорий информационных и сетецентричных войн существенно повысили методологический уровень и эффективность проводимых мероприятий. С особым размахом применялись технологии «информационных войн второго поколения», основной задачей которых является разрушение системы ценностей противника и внедрение туда собственного «культурного кода».

• Получили массовое распространение международные и на их основе тиражируемые на местах неправительственные организации (НПО) самых различных направлений, которые, обладая большими финансовыми, лоббистскими и организационными возможностями, целенаправленно работают с определенными сегментами общества.

Совокупность приведенных факторов в целом обеспечила тотальное манипулирование сознанием общества, которое за относительно короткий срок в определенной степени изменило не только свои политические ориентации, но и, что суть важно, систему ценностей. Весьма примечательно, что осуждаемый в среде советской протестной элиты носитель этой системы ценностей – герой множества анекдотов homo soveticus, в отличие от некоторых современных homo economicus-ов и homo liberalus-oв, сегодня котируется достаточно высоко. Он был в целом грамотной и разносторонне развитой личностью. Как в Армении, так и в России некоторые представители церкви сегодня высказывают убеждение, что граждане атеистического СССР зачастую стояли намного ближе к истинным христианским ценностям и понятиям, нежели те, кто живет в условиях «свободы совести и религии» и соблюдает лишь формальную религиозную ритуалистику. В этом контексте можно сказать, что, следуя перенятому у А.Чехова перестроечному лозунгу о необходимости «выдавить из себя раба», постсоветское общество «выдавило из себя» и некоторые весьма ценные качества (об особенностях человеческого измерения «советской цивилизации» см. фундаментальные труды Сергея Кара-Мурзы).

Весьма глубокое и метафизическое определение развала СССР в контексте homo soveticus-а предложил Александр Панарин в своей книге «Стратегическая нестабильность ХХI века». Согласно философу, «новейшие события в России имеют всемирно-исторические корни: они связаны с попыткой глобального реванша индивидуалистического буржуа над всеми теми социально-экономическими, политическими и идеологическими формациями, которые стали ответом наиболее развитой, в интеллектуальном и нравственном отношениях, части человечества на нигилистический вызов буржуазного отщепенства. Однако, как уже отмечалось, реальные исторические типы не строятся на основе примитивного формационного детерминизма – как порождение одномерной классовой, идеологической и иной “сущности”. Советского человека от подобной одномерности спасало его классическое культурное наследие, в первую очередь – литературно-художественное. Сплошная грамотность – не загадка, ее можно внедрить, затратив соответствующие силы и средства. Загадка состоит в том, как она была использована “советским человеком” на глубоком личностном уровне. Научившиеся читать могут поглощать бесчисленные комиксы, детективы и “супердетективы”, “маленькие тексты с большими картинками” (особенно порнографического содержания). Все это мы видим на примере американской массовой культуры, сегодня заполонившей мир. Труднее объяснить тот факт, что юноши и девушки, усвоившие грамотность в первом поколении, стали читать Пушкина, Толстого, Достоевского – уровень, на Западе относимый к элитарному». К этим словам трудно что-то добавить.

Возврат к списку

Другие материалы автора