ПРОПАГАНДА ВЧЕРА И СЕГОДНЯ, ИЛИ ПОЧЕМУ ПРОПАГАНДА ЧАСТО ПОБЕЖДАЕТ ПРАВДУ

17.08.2021

ПРОПАГАНДА ВЧЕРА И СЕГОДНЯ, ИЛИ ПОЧЕМУ ПРОПАГАНДА ЧАСТО ПОБЕЖДАЕТ ПРАВДУ

Георгий Почепцов

Пропаганда является управляемым информационным потоком, поэтому и любима властью. В отличие от естественного информационного потока в ней есть “архитекторы” и “строители”, выстраивающие в массовом сознании нужный тип действительности. В ответ в голове гражданина может быть выстроен “переводчик”, способный “понимать” сказанное, переводя все в реальность. Но это требует дополнительных усилий, на что не у каждого есть время и желание. В любом случае “осколки” государственного видения будут присутствовать в голове из-за их постоянной повторяемости везде и всюду. В советское время лозунг “Слава КПСС” висел просто на зданиях, как и реклама “Летайте самолетами Аэрофлота”. Но и то, и другое не надо было рекламировать, поскольку ни другой партии, ни другой авиакомпании просто не было.

Подобное давление официоза снималось анекдотами, поскольку разум человека хоть и не ленив, но не настолько. На тему лозунга Слава КПСС бытовали такие “колкости”:

- Грузин смотрит на плакат и недоуменно восклицает: «Кто такой Слава Метревели знаю, а кто такой Слава КПСС – нет!»;

- Чукча приехал домой из Москвы и рассказывает: «Чукча в Москве был, чукча умным стал, все знает. Оказывается, Карл, Маркс, Фридрих, Энгельс не четыре человека, а два. А Слава КПСС – вообще не человек»;

- "Муж застав жену на измене с гневом высказывается. -Не будь Я членом партии, я бы тебя избил до полусмерти, не будь я членом партии я бы тебя выволок за волосы на улицу и т д. Бедная жена стоит с расширенными от страха глазами и шепчет: Слава КПСС! Слава КПСС!.

Философы, цитируя Аристотеля, говорят о человеке как о социальном животном, но человек также является и информационным животным, поглощающим и порождающим информацию. Никто на Земле, кроме человека, так не зависим от информации. Информированный человек – сильный человек, поэтому все так и пытаются “запудрить ему мозги”. Информация дает ему возможность выбрать тот путь, по которому идти, и все хотят, чтобы он послушался их советов, куда и как следует двигаться.

Пропаганда представляет собой индустриальный способ доказательства единственности и правильности своей правды, и в этом ее главная сила, поскольку она мощна и выступает против индивида, у которого нет подобных возможностей. Раньше так влияли религия и идеология, сегодня – политика и бизнес.

Пропаганда – системна, она придет в твой дом из множества источников, говоря о том же другими словами. В советское время бытовала шутка, что, даже включив утюг, можно услышать пропаганду, настолько она была распространена во множестве видов и подвидов.

Пропаганда может быть везде, условно говоря, даже под кроватью. Пропаганда – это идеология, которую спрятали поближе к нам, чтобы придать ей естественный характер. Идеология, которая пришла с официоза улицы в наш дом, должна хоть немного потерять свой “источник”. На улице она может быть боевой и пугающей, зато дома она принимает вид нашего мирного защитника от всех угроз, которые сама же красочно описывает вне зависимости от того, насколько они реальны.

Пропаганда – это переводчик официоза на язык аудитории. Она может усиливать то, чего нет, и замалчивать то, что есть. Она легко опирается на вымышленное прошлое и будущее, чтобы оправдать настоящее. Любая социальная общность опирается на пропаганду, особенно сильны в этом плане религия, политика и идеология, для которых единство взглядов населения очень важно.

Пропаганда присутствует в каждой мелочи нашего бытия. Она спрятана там, где мы бы никогда не подумали. Социальная система реализуется во множестве формально независимых от нее элементов. Мир идеологии/пропаганды пытается проникнуть в мир человека. Вот два казалось бы далеких от пропаганды примера: американский фаст-фуд и советская новогодняя открытка.

И. Сохань пишет о фаст-фуде так [1]:

– “фаст-фуд оказывается исключительно индустриализированной пищей, главное в которой – ее приготовление не самим потребителем, а неким анонимным институтом, который кормит, реализуя особую модель потребления пищи: есть тот, кто кормит – не только обеспечивает едой, но едой уже приготовленной, – и есть кормимый – тот, кто пищу не готовит, но получает в уже годном к употреблению виде. Фаст-фуд инициирует возможность исключения из ряда базовых повседневных гастрономических практик приготовление пищи, что, на первый взгляд, может показаться безобидным избавлением от обременяющей необходимости, но на самом деле может привести в изменениям в самой структуре семьи вплоть до ее исчезновения как таковой”;

– “Что касается гастрономического уровня, то в фаст-фуде он подвергнут определенной девальвации, т. к. функция застольного этикета сильно упрощена – с одной стороны, застольные практики потребления фаст-фуда не требуют не только предметного наполнения пространства трапезы (упразднение посуды – замена ее на одноразовые симулякры); но и вытесняют саму идею приема пищи как коммуникативного топоса в рамках «человек и его пища» и «человек, его пища и сотрапезники». В фаст-фуде гипертрофированно представлены два уровня гастрономического потребления – в одиночестве, на бегу, как перекус, где доминирует идея пищи как топлива, поставляемого в функционализированную телесность; и – фаст-фуд может рассматриваться экстремально публичным пространством приема пищи, где все со всеми и одновременно каждый сам по себе. Этот вариант наиболее представлен в архитектонике Макдональдс, которую можно рассматривать в стилистике паноптикума. Обращаясь к последнему уровню гастрономической культуры, понимаемому как возможность гастрономической рефлексии, необходимо выделить ее специфичность в отношении фаст-фуда. Первичная гастрономическая рефлексия дана как традиционный вариант репрезентации гастрономической культуры – в формате кулинарной книги, которая, как это представляется с должной долей очевидности, в отношении фаст-фуда невозможна. Тем более компенсирующим потенциалом обладает рефлексия над феноменом фаст-фуда средствами гуманитаристики – результаты такой рефлексии могут быть весьма впечатляющими в плане обнаружения тесной связи актуальных гастрономических практик и приоритетных способов формирования антропной идентичности”;

– “Большую часть характеристик утопической модели мира можно наблюдать и в американском типе культуры: мечта, урбанизм, новый тип идентичности, противоположный традиционному (включающему в себя и этническую идентичность – на это следует обратить особое внимание, т.к. исследования этнической идентичности все-таки создают определенное представление о значимости национальной пищи для конструирования этнического самосознания. Новый тип идентичности, освобожденный от этнического параметра, потребовал особого типа гастрономической культуры); географическая архитектоника утопии выражена в расположении Америки – это материк, омываемый океаном. Утопия основывается на вере в колоссальную значимость социальных условий для человека, которые выступают главной детерминантой его личности – поэтому в основе Америки была идея нации, которая породила народ – социальный договор о будущем проекте создания особого общественного проекта был раньше его исторических условий – основного агента этого проекта, народа”.

Мы видим, что фаст-фуд отнюдь не случаен для Америки. Он отражает ее идеологию. Кстати, А. Микоян после поездки в США стал продвигать идеи фабрик-кухонь в СССР, и это соответствовало идеям индустриализации.

О. Кибалко проанализировала новогодние открытки, выделив них следующие моменты [2]:

– “в новогодних открытках 60-х годов прошлого столетия широко использовалась космическая тематика, что несомненно напрямую связывало политику СССР в освоении космоса (космическую программу), первый полёт человека в космос (1961 год) и популяризацию достижений советского государства среди населения страны. Массовая культура являла собой отличный способ распространения требуемой информации, где каждый объект помимо экономического аспекта (открытки, календари, постеры и пр. – являлись товаром) имел визуальный аспект с идеологической составляющей, соответствующей духу времени, требованиям заказчика и проиллюстрированной кистью художника“;

– “Ни на одной из приведенных в пример открыток нет Деда Мороза, Снегурочки, снеговика и других сказочных героев (хотя их «реабилитация» произошла ещё в 1935 году вместе с новогодним деревом – ёлкой, однако в оформлении новогодних открыток персонажи появлялись не так часто). 60-е годы и полёты в космос подстегнули советскую науку и технический прогресс. СССР в очередной раз ощущал себя победителем, что прослеживается в дополнительной символике на тех же открытках – земной шар, космическая станция, ГЭС, Останкино, символически изображенные кремлёвские куранты, серп и молот и др.”;

– “советская социальная коммуникативная среда отражалась в знаковой системе новогодних поздравительных открыток СССР. Изображения изобиловали присутствием знаков, призванных воздействовать на непосредственных участников ситуации. Имея явные и сопутствующие значения, знаки формировали идеологию советского общества. В разные периоды существования Советского Союза, новогодняя открытка представляла собой средство агитационно-массовой пропаганды: – здорового образа жизни и семейных ценностей; – научно-технических достижений и прогресса; – национального патриотизма; – советской и русской культуры и много другого. Причём динамика формирования семантики непосредственно связывается с определенным отрезком времени советского государства, в котором реализовывалось символическое пространство, отражающее историко-экономические процессы страны и общества”.

Государство разговаривает со своими гражданами даже не на их языке, как пытается сделать это бизнес, а все равно на своем. Вспомним, к примеру, утренники в детских садах советского времени, где даже дети произносили правильные политически стихи. Это сквозь них “говорило” государство.

Но и для взрослых. Вот, к примеру, начало стихотворения Я. Купала:

О Сталине мудром я песню слагаю,

А песня–от сердца, а песня такая,

Что всюду летит и звенит, не смолкая,

И нет у конца ей, и нет у ей края...

О Сталине мудром я песню слагаю.

Со Сталиным вольно живется на свете:

Как ясное солнце, он греет и светит,

Пути пролагает к великой победе,

Чтоб радостней было и взрослым, и детям...

Со Сталиным вольно живется на свете.

Как песня, живет его имя в народе,

– В просторах полей и на каждом заводе;

В колхозные хаты он гостем приходит,

Он с нами повсюду – в живом хороводе…

Как песня, живет его имя в народе [3].

А вот начало стихотворения В. Лебедева-Кумача “Его портрет”:

Товарищ! Пройдем по земле советской –

Заглянем в квартиры, в завком, в сельсовет, В

школу, в кино, в санаторий детский –

Всюду мы встретим знакомый портрет.

В дальних зимовках, покрытых снегами,

В светлых дворцах академий наук –

Всюду он зримо присутствует с нами,

Вождь и учитель, товарищ и друг.

В доме колхозном с почетного места

Милые сердцу портреты глядят:

Сын-пулеметчик, дочурка-невеста,

А посредине –портрет вождя.

Интересно, что оба стихотворения построены не столько на рассказе о действиях самого Сталина, сколько о реакции населения на него. Они программируют четкий вид такой реакции – поклонение.

И даже Песня чекистов моделируют ту же реакцию [4]:

Величье сталинского слова

Глубоко в сердце мы храним.

В боях за Сталина родного

Всю кровь по капле отдадим.

И такой припев у песни:

Чекисты мы, нам Родина доверила

Всегда беречь родной советский дом.

Вперед, за Сталиным ведет нас Берия,

Мы к зорям будущим уверенно идем.

Родной семье народов нужен

Чекистов острый, зоркий взгляд.

Они отточенным оружьем

Свободу Родины хранят.

Обратим заодно внимание и на такой нюанс: именно чекисты хранят свободу…

Как видим, в определенные периоды истории пропаганда становится жизнью, а жизнь пропагандой. Их трудно разделить, поскольку пропаганда захватывает все возможные пространства: физическое, информационное и виртуальное. И укрыться от такого мощного воздействия было негде, о чем говорил такой советский анекдот: Человек смотрит телевизор, в котором Брежнев говорит речь на съезде. Переключает на другую программу – снова то же самое. Переключает на третью – и там Брежнев. Переключает снова, а в кадре мужчина в костюме, грозит пальцем: “Я тебе попереключаю”.

Иногда “градус” пропаганды даже зашкаливал. Чуковского ругала сама Крупская так, что Корней Иванович задумывался о своем будущем. Он попал под раздачу критики: “идеологическим нападкам подверглась «Муха Цокотуха» – сказка, особенно любимая автором; даже спустя двадцать лет, в тяжелую минуту вспоминая о своей былой власти над стихом, он в первую очередь называет именно «Муху Цокотуху». «Самый страшный бой был по поводу “Мухи Цокотухи”: буржуазная книга, мещанство, варенье, купеческий быт, свадьба, именины, комарик одет гусаром…». По мнению Гублита, «муха есть переодетая принцесса, а комар – переодетый принц», «рисунки неприличны: комарик стоит слишком близко к мухе», она «улыбается слишком кокетливо», «они флиртуют». Сказка подрывает веру детей в торжество коллектива, в ней выражено сочувствие кулацкой идеологии («А жуки рогатые, мужики богатые»), она восхваляет «мещанство и кулацкое накопление», она (а также «Тараканище» и «Крокодил») дает «неправильное представление о мире животных и насекомых». Критики выдвигают лозунг: оградим нашего ребенка от чуждых влияний! Следует заменить нереальные фантастические сказки простыми реальными рассказами из мира действительности и природы” [5].

Пропаганда становится особо опасной, когда под нее начинают “подгонять” жизнь. Приоритетность пропаганды превращает реальную жизнь людей в кошмар. Это происходит, когда вторичная действительность превращается в первичную. Реальность и ее описание не могут меняться местами. Помните из детского? Что нам стоит дом построить? Нарисуем, будем жить… Пропаганда, как раз это и делает, не строит, а рисует, правда, тем самым помогая строительству…

Статья полностью

Возврат к списку

Другие материалы автора