16.12.2015НЕПРИВЕТСТВУЕМЫЕ ТЕМЫ В ИСТОРИОГРАФИИ АРМЯНСКОЙ ДИАСПОРЫ
Ара Санджян
А.Санджян, доктор исторических наук, директор центра армянских исследований, Мичиганский университет, Дирборн, США.
Мичиган
США
Это исследование прошло последовательные стадии многолетнего становления. Не считая лекции, прочитанные мной на ту же тему в Ереване летом этого года, это моя первая попытка опубликовать свои взгляды в печати. Я попробую осмыслить и концептуализировать свой личный опыт, пережитый в Бейруте, Ереване (в эпоху Михаила Горбачева), Лондоне и Дирборне (штат Мичиган, США) на протяжении последних тридцати лет, соответственно: в качестве армянина из диаспоры; как студент и аспирант, специализирующийся по истории; затем, в позиции преподавателя того же предмета, а также в качестве главы двух различных центров армянских исследований в двух вышеупомянутых странах.Следовательно, в статье фокусируется внимание на том, как я вижу ситуацию в диаспоре. В самом конце статьи, параллельно, я очень бегло коснусь состояния дел в советской и постсоветской Армении. Кроме того, хотел бы оговорить, что работа над статьей находится в незавершенном состоянии, и её выводы, хотелось бы надеяться, будут уточнены в ходе дальнейших обменов идеями с другими историками, специалистами в иных областях армянских исследований и с общественностью, проявляющих интерес к происходящему в современным армянском мире.
Большинство армян гордятся историей своей страны. История, которой их учат, подчеркивает положительные и героические моменты из прошлого своей страны. В сущности, нынешний метанарратив армянской истории не очень-то отличается от национальных историй, индоктринируемых во многих пост-колониальных государствах, или распространяемых национально-освободительными движениями, которые стремятся создать свои собственные национальные государства. История эта подчеркивает славное прошлое, которое оборвалось из-за иностранных вторжений, оккупации и колонизации ими территорий, которые ранее были исключительно армянонаселенными. Национальное пробуждение произошло в девятнадцатом веке, и оно продолжается до сих пор. Для армян, однако, достижение независимости своей страны ещё не есть успешное завершение их борьбы против чужаков. Границы их нынешнего независимого армянского государства значительно меньше, чем границы их заветной исторической родины, и во имя исторической справедливости эти границы должны быть в будущем расширены. Геноцид, которому армяне подверглись в Османской империи столетие назад, был только временной неудачей на этом пути, а его последствия должны быть устранены с течением времени. Среди господствующих армянских элит диаспоры преобладает мнение, что представление истории Армении в позитивном свете необходимо для того, чтобы взрастить новые патриотически настроенные поколения армян, которые в настоящее время проживают в качестве этнических меньшинств в различных принимающих странах диаспоры. В краткосрочной перспективе целью этих стратегий является сохранение запала армянской молодежи в идейной борьбе с ассимиляцией для что, чтобы они или их потомки смогли бы в конечном итоге вернуться и создать единое государство на всей протяженности армянской исторической родины.
Следует оговорить также тот факт, что все истории коллективов (в том числе наций) содержат эпизоды, которые они предпочитают замалчивать. В этой статье, однако, я сосредоточусь исключительно на армянской истории. Я до сих пор не решил до конца, как мы должны называть темы, которые историки армянского народа сознательно избегали. В последние несколько лет, в ходе приватных бесед мои друзья и коллеги предложили различные термины, такие как «трудные», «не поощряемые», или «нежелательные» темы. Оставляя окончательное согласование о наиболее точном термине на будущее, я попробую, тем не менее, насколько возможно точечно и ýже определить его контуры и границы. Конечно, не все «белые пятна» в современной армянской историографии, существуют по той причине, что с этим материалом трудно иметь дело, или потому, что они могут иметь нежелательные последствия для влиятельных групп в армянском обществе. Некоторые из этих «белых пятен» истории существуют просто потому, что не сохранились необходимые первоисточники. Не отрицая ограничений, налагаемых временем и финансированием в качестве оправдания за то, что не удалось изучить все темы с одинаковой глубиной, следует признать, что это могло быть предопределено и более сложными причинами. Проще всего утверждать, что причина, по которой некоторые темы, в сравнении с другими, возведены учреждениями или частными спонсорами в ранг привилегированных, часто обусловлена существующими предпочтениями политических, религиозных, деловых или интеллектуальных элит данной общины.
В этой статье я попробую рассмотреть темы, которые господствующие элиты сознательно избегают – даже когда доступны все необходимые первичные источники и исследовательские инструменты — только потому, что они считают, что публичное обсуждение этих тем может отрицательно сказаться на обществе в целом. Это и есть как раз то, что я называю «нежелательными темами», предварительно выводя их определение следующим образом: спорные темы, которые публика предпочитает, чтобы историки избегали бы открыто обсуждать ради некоего предполагаемого Высшего Блага. Вопросы же, вокруг которых среди армян существуют два или более противоречивых мнения, и эти мнения выражаются открыто снова и снова, выходят за рамки приведенного выше определения.
Угол зрения диаспоры на эту проблему интересен тем, что государственный аппарат принимающей страны играет очень малую непосредственную роль в превращении определенных тем в «нежелательные». Нежелательность этих тем, в основном, возникает из недр армянских проблем.
Вместо того, чтобы составить длинный список тем, которые видятся мне в настоящее время «нежелательными» в среде доминирующих диаспоральных элит, я считаю, целесообразнее распределить по категориям четыре конфигурации убеждений и проблем, которые создают условия для того, чтобы определенные темы в армянской истории стали бы «нежелательными».
Наиболее распространенным принципом, создающим целый ряд «нежелательных» тем, является желание и ожидание, что армянская историография должна представлять положительный, близкий к совершенству образ армян. Очень немногие их недостатки открыто признаны в работах армянских историков диаспоры: либо потому, что недостатки эти не представляют для армянской молодежи достойные примеры для подражания, либо из-за опасений, что они могут быть использованы врагами армян (причем наивность как характерная черта армян выступает у этих историков в неоднозначной ипостаси – наивность как антипод хитрости, то есть позитивный эпитет; или наивность как эвфемизм обманутого, то есть негативная характеристика?). Чаще всего, вполне осмысленные несовершенства, персонажи или эпизоды, которые могут показать армян в негативном свете, как правило, либо замалчиваются, либо максимально смягчаются и облагораживаются. Я считаю, что вопросы сексуальных извращений и домашнего насилия подпадают в эту категорию, потому что традиционная армянская идентичность идеализирует развившуюся в 19 веке семейную мораль. Как правило, также остерегаются анализировать факторы, легшие в основу упадка конкретных, некогда известных и эффективных армянских учреждений.
Отношения армян с другими этническими группами и национальностями следует классифицировать как отдельную категорию. Христианство в настоящее время принято в качестве одной из основополагающих столпов армянской идентичности. Армяне, как и другие христиане на Ближнем Востоке, чувствуют себя культурно близкими к современной Европе и обычно представляют себя как культурно превосходящих другие нехристианские народы области. Сосредоточение внимания на случаях, когда армяне приняли знания от других христианских, в частности европейских, культур является приемлемым в фарватере основных направлений армянской историографии. Однако, последняя также изображает армян как превосходящих соседние пять национальностей почти во всех сферах жизни. В коллективном насилии, как правило, обвиняют соседей Армении, и эпизоды, где армяне являются жертвами, как правило, хорошо освещены. Вооруженные действия, предпринятые армянами в последние несколько веков происходили реже, в основном из-за отсутствия армянской государственности. Тем не менее, эти спорадические случаи неизменно интерпретируется как самооборона. Итогом этой интерпретации истории Армении стало то, что армяне всегда были справедливым и мирным народом (согласно указанной выше первой категории), но, к сожалению, они жили почти со всех сторон в окружении менее развитых и опасных соседей. Характерные темы о заимствованиях от Запада действительно становятся менее интересны историкам армянского народа, если они не могут представить дело так, что армяне были первыми среди принявших эту конкретное новшество в регионе. В то же время, любой акт насилия, совершенный армянами, если он не может быть оправдан как самооборона, обходится стороной.
Эти два основных убеждения также верны и для большинства армянских историков, работающих на родине. Однако, оставшиеся две категории, о которых я собираюсь говорить, более свойственны современной диаспоре. Третья категория, которую я предлагаю для рассмотрения, — это последовательные попытки различных армянских общин диаспоры продемонстрировать в своих соответствующих принимающих обществах, что их интересы всегда были в гармонии с интересами армян. Любой не вписывающийся в эту модель пример из прошлого произвольно отбрасывается в сторону. Как и следовало ожидать, подпадающие под эту категорию «нежелательные» темы, варьируют от одного диаспорального сообщества к другому, а армяне в настоящее время живут в разных государствах по всему миру, в том числе в странах, которые могут быть во враждебных отношениях друг к другу. Хорошим примером из этого ряда служат попытки армян на Западе объяснить геноцид Первой мировой войны посредством его сравнения с Холокостом евреев во время Второй мировой войны. Армяне, проживающие в арабском мире, однако, изо всех сил уклоняются от проведения подобных параллелей, чтобы поддерживать расстояние между армянами и евреями. Вместо этого, там даже было сделано несколько попыток сравнения Геноцида армян с лишениями палестинцев в 1948 году и после событий того года.
Четвертая и последняя категория является результатом более поздних межрелигиозных и политических событий в армянской диаспоре, особенно начиная с 1960-х. Призывы к армянскому национальному единству были последовательной особенностью современной армянской национальной идеологии. Часто утверждают, что армяне были бы победоносными, если бы только они не были разъединены. Тем не менее, различия и соперничество между тремя армянскими религиозными конфессиями, а также между тремя армянскими политическими партиями были очевидны в диаспоре вплоть до относительно недавнего появления внутри элит своего рода консенсуса относительно обеих сфер. На фоне сохранившихся различий росло общее желание эти различия явно преуменьшить.
Таким образом, многие прошлые примеры соперничества среди религиозных вероисповеданий и, отдельно, среди политических партий стали «нежелательными» темами, потому что они напоминают о времени внутриармянских напряженностей, и потому, что они могут разбередить старые раны, которые, очевидно, остались неизлеченными. Кроме того, обсуждение отдельных героев и героических моментов в истории каждой религиозной конфессии или политической фракции было вытеснено в сферу приватного. Прежде соперничающие конфессии и фракции перестали открыто бросать вызов интерпретациям «другой стороны», касающимся возвеличиваемых последними персоналий и исторических эпизодов, даже если их частное мнение относительно того, что было сказано или написано в публичной сфере оставалось скептичным. Такие темы становились де-факто «запрещенными зонами» для всех, кроме коллектива, который рассматривает «проблемного» человека или исторический эпизод в качестве своего.
Способность диаспорных элит превращать определенные темы армянской истории в «нежелательные» еще более примечательна ввиду того, что элиты эти непосредственно не пользовались услугами государственного аппарата с его привилегией официально подвергать цензуре публикации и средства массовой информации.
Таким образом, «нежелательные» темы будут сохраняться в армянской диаспоре ровно до тех пор, пока будет существовать договоренность между её религиозными, политическими и бизнес-элитами. Пока будет существовать такая согласованность, люди во власти не будут заказывать, поддерживать или выделять финансирование для научных исследований на «нежелательные» темы. Даже в случае, если историк из армянской диаспоры находит работу в неармянском учреждении, например, в Северной Америке или в европейском университете, и, таким образом, становится финансово независимым от армянской общины, общинные институты все еще могут чинить препятствия его / ее исследованиям, отказывая в предоставлении данных, в том числе блокируя доступы к своим институциональным архивам, или препятствуя проведению опросов среди отдельных людей и групп, на которые распространяется их влияние. Даже если «нежелательная тема», невзирая на все трудности, все-таки исследуется, те же армянские учреждения могут мешать широкому распространению её выводов среди армян, отказывая, элементарно, в предоставлении зала для публичных лекций, или подвергая обструкционизму освещение результатов исследования в своих СМИ. В этом смысле, самым экстремальным случаем стало бы организованное поношение ученых, работающих с «нежелательными» темами. Однако, в контексте описанных ограничений, «нежелательные» темы остаются в значительной степени в тесных рамках частных обсуждений.
В ходе частного обсуждения более ранней версии этой статьи, профессор Хачиг Тололян (Tölölyan) из университета Уэслеан отметил, что все категории, которые я выделил, так или иначе, есть продукты национального строительства 19-го века. И это кажется мне правдоподобным объяснением. К сожалению, очень мало серьезного анализа было проделано до сих пор относительно этапов развития современной армянской историографии с конца 18-го века, равно как и относительно преемственности и отправных точек этой историографии от ее средневековых предшественников в 5-18 веках. Формирование такого рода нового подхода к изучению армянской историографии, возможно, действительно может пролить свет на то, когда и где некоторые темы стали «нежелательными», в то время как другие, ранее считавшиеся табуированными вдруг превратились во вполне себе респектабельные научные темы. Ведь на выходе «нежелательность» многих из нынешних тем обусловлена существующими политическими, социальными, экономическими и культурными условиями армянского общества в целом. Если изменить описанные сопутствующие условия, то это повлияет на различные идеологии, распространенные в армянском обществе, и, как следствие, список нежелательных тем может также подпасть под некоторый пересмотр. Более того, занимающиеся армянскими исследованиями коллеги говорили мне, что, с распространением общения через Интернет и более широких процессов глобализации, они ожидают, что консервация «нежелательных» тем станет более сложным предприятием в будущем, чем это есть теперь. Кроме того, Тололян отметил, что современная армянская историографическая традиция имеет трудности объяснения «вечного конфликта внутри своих стен»1 (eternal intramural conflict) как «основной динамики развития народности» (the core dynamic of peoplehood). Таким образом, он утверждает, что «то, что должно быть повествованием/наррацией конфликтов, которые редко полностью разрешены, и сохраняются на протяжении всей армянской истории, особенно внутри национальных элит, становится упрощенной историей героев и предателей»; электронная переписка, 5 июля 2015 года).
И последнее, я не могу претендовать на глубокие знания в сравнении ситуаций в советской и постсоветской Армении с таковой в диаспоре. В связи с этим, я ограничусь лишь несколькими замечаниями, подбрасывая пищу для дальнейших размышлений и для будущего анализа экспертам в Армении.
Во-первых, в отличие от диаспорных структур, в Армении существует государственный аппарат (1) с сомнительными с точки зрения законности последовательно сменяющимися администрациями, которые правили в Армении в последние десятилетия (2); фактор наличия госмашины породил способность правительства непосредственно подвергать цензуре печатные материалы или направлять в «правильное/нужное» русло содержимое телевидения и радио (3). Вкупе перечисленные выше реалии значительно усложняют процесс установления пределов того, в какой степени спускаемые «сверху» широко распространяемые мнения, действительно также широко распространены среди экономических и культурных элит страны. Причем, даже при советской власти, было несколько случаев, когда писатели за написанные ими литературные тексты становились мишенью для клеветнических нападок со стороны значительной части читающей публики (в отличие от правящей партии и правительства). Эта тактика все еще используется в современной Армении теми, кто заявляет, что определенные исторические интерпретации касаются вопросов национальной безопасности, а делается это с целью предотвратить возможность альтернативных публичных дебатов.
Во-вторых, армяне в Армении живут на своей родине, что должно исключать возможность сравнения по третьей категории моей классификации, изложенной выше в этой статье. Тем не менее, несколько коллег в Армении признались мне в частной беседе, что отношения между Арменией и Россией часто интерпретируются в Армении точно таким же образом, как я описываю отношение различных диаспорных элит к национальной истории принимающих их обществ.
В-третьих, сложного консенсуса элит в постсоветской Армении не сложилось, и именно поэтому выявилось очень ограниченное количество «нежелательных» тем в Армении, которые подпадают под четвертую категорию моей классификации. Резкие разночтения относительно важных событий новейшей истории Армении сегодня сосуществуют в стране бок о бок с теми, которые педалируют политически господствующие элиты, находя свой путь к школьным учебникам и телевизионным программам.
Наконец, ввиду того, что берущие свое начало в 1991 году попытки самостоятельного государственного строительства в Армении оказались менее продуктивными, чем ожидалось, критика суждений и интерпретаций, обвиняющих иностранцев во всех неудачах в истории Армении, может зародиться на родине гораздо раньше, чем в диаспоре.
1 То есть, по-русски говоря, внутри избы – от идиомы «не выносить сор из избы».
http://theanalyticon.com/?p=7152&lang=ru#_ftnref1
Возврат к списку
Другие материалы автора